И я, в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,
С толпою чувства разделяя,
Я музу резвую привел
На
шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров;
И к ним в безумные пиры
Она несла свои дары
И как вакханочка резвилась,
За чашей пела для гостей,
И молодежь минувших дней
За нею буйно волочилась,
А я гордился меж друзей
Подругой ветреной моей.
Неточные совпадения
Так, полдень мой настал, и нужно
Мне в том сознаться, вижу я.
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья,
За
шум, за бури, за
пиры,
За все, за все твои дары;
Благодарю тебя. Тобою,
Среди тревог и в тишине,
Я насладился… и вполне;
Довольно! С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни прошлой отдохнуть.
Но,
шумом бала утомленный,
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется зá полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра,
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь
пировНеосторожен и здоров?
Роскошный
пир. Пенится в стаканах вино; сияют глаза пирующих.
Шум и шепот под
шум, смех и, тайком, пожатие руки, и порою украдкой неслышный поцелуй. — «Песню! Песню! Без песни не полно веселие!» И встает поэт. Чело и мысль его озарены вдохновением, ему говорит свои тайны природа, ему раскрывает свой смысл история, и жизнь тысячелетий проносится в его песни рядом картин.
О, годы вольных, светлых дум
И беспредельных упований!
Где смех без желчи,
пира шум?
Где труд, столь полный ожиданий?
Можно себе представить стройное trio, составленное из отца — игрока и страстного охотника до лошадей, цыган,
шума,
пиров, скачек и бегов, дочери, воспитанной в совершенной независимости, привыкшей делать что хотелось, в доме, и ученой девы, вдруг сделавшейся из пожилых наставниц молодой супругой.
Но сердце, полное Наиной,
Под
шумом битвы и
пиров,
Томилось тайною кручиной,
Искало финских берегов.
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льётся дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Я твой: я променял порочный двор цирцей,
Роскошные
пиры, забавы, заблужденья
На мирный
шум дубров, на тишину полей,
На праздность вольную, подругу размышленья.
Этою стороной именинный обед Бодростина немножко напоминал «
Пир во время чумы»: здесь
шум и оживленное веселье, а там за стенами одинокие слезы и мирское горе.
Зашумели в Заборье, что пчелки в улье. Всем был тот день великого праздника радостней. Какие балы после того пошли, какие
пиры! Никогда таких не бывало в Заборье. И те
пиры не на прежнюю стать: ни медведя, ни юродивых, ни шутов за обедом;
шума, гама не слышно; а когда один из больших господ заговорил было про ночной кутеж в Розовом павильоне, князь Алексей Юрьич так на него посмотрел, что тот хотел что-то сказать, да голосу не хватило.
О братья! о друзья! где наш священный круг?
Где песни пламенны и музам и свободе?
Где Вакховы
пиры при
шуме зимних вьюг?
Где клятвы, данные природе...